Славянофильство: автентичная траектория русской мысли

Ключевые черты становления концепции

Славянофильское движение выступило одним из наиболее значимых направлений в сфере общественной и литературной мысли России середины XIX столетия, развиваясь преимущественно в 1840–1860-х годах. Его основополагающая мысль заключалась в признании специфического, «исконного» пути формирования российской государственности, культуры и духа, что противопоставлялось западноевропейским моделям развития. Отметим, термин «славянофильство», равно как и «западничество», был в основном заимствован критиками данного направления, не раскрывая всю сложность и полифонию идейных позиций своих представителей. Сторонники описываемого течения склонялись к самоназванию вроде «славяно-христианское учение», «московская школа» или «подлинно русское мировидение». Нынешние исследователи трактуют понятие значительно шире: зачастую его относят и к национально-освободительным концепциям среди южных и западных славян XIX века, а также к фигурам типа А. С. Шишкова или мыслителям «евразийства» 1920-х годов.

Старт теоретическому оформлению положили работы А. С. Хомякова и И. В. Киреевского, написанные во второй половине 1830-х годов. Основные вехи в этом процессе — статья Хомякова «О старом и новом» (1839) и ответная публикация Киреевского в том же году. Ведущие деятели направления последовательно совершенствовали и систематизировали свои убеждения до конца жизни. К «старшему» поколению славянофильства принято относить также П. В. Киреевского и А. И. Кошелева, а к ним впоследствии примкнули представители «младшей» волны: Ю. Ф. Самарин, братья К. С. и И. С. Аксаковы, наряду с Д. А. Валуевым, А. Н. Поповым, В. А. Елагиным, В. А. Черкасским и Н. П. Гиляровым-Платоновым. Рядом стояли и М. П. Погодин, С. П. Шевырев, а также поэт Н. М. Языков, чьи взгляды перекликались с основами этой школы.

Идеологические и философские ориентиры

Апологеты славянофильского миросозерцания недвусмысленно требовали упразднения крепостничества, выступали за расширение системы просвещения и освобождение личности, а также искусства от избыточного давления административного аппарата — бюрократии и сервилизма. При всём том, будучи идейно консервативны, они резко противостояли западнической трактовке монархии и институциональных основ Европы. Славянофилы считали, что развитие умственной и технологической культуры на Западе шло рука об руку со снижением нравственных и духовных стандартов. В своих работах они метко обозначили внутренние изъяны буржуазного социума западной Европы: торжество мелкобуржуазных инстинктов, обезличивание и потерю духовного контекста в человеке, а также вырождение общества до набора индивидуалистов, одержимых личной выгодой. При этом к «западным» явлениям они относили как социалистические теории, так и революционные идеи, всегда вступая в активную полемику с последователями революционной демократии в России.

Путь к подлинному спасению российской цивилизации от повторения западного сценария славянофильское учение видело исключительно в укреплении православных традиций, поддержании патриархальных порядков и общественной жизни, исторически восходящих к устоям допетровской эпохи. Несмотря на то, что апологеты «старого порядка» не отрицали определённых негативных проявлений средневековой жизни — самоуправства, отсталости, невежества, — идеализация религиозно-нравственных принципов, доминировавших в Киевской и Московской Руси, преобладала в их теоретических схемах. Они выстраивали утопическую модель общины, где царит гармония интересов всех слоёв общества (от правителя до крестьянина), а фундаментами были христианская этика, добросердечие, всеобщая любовь, братство и принцип «соборности».

Диалектическое противопоставление: Россия и Европа

В рамках славянофильской парадигмы сформировалась устойчивая оппозиция между мнимо-идеальной (мысленной) Россией и реально существующей западноевропейской цивилизацией. Если для либеральных западников эталон представлял зрелый, динамичный Запад, в антагонизме к «отсталой» России, то сторонники славянофильства, напротив, провозглашали первородное преимущество российской исторической модели. В их представлении, европейские политические институты рождались из насилия и кровопролития, ведя к социальной сегрегации, межнациональным конфликтам и озлоблению сословий. Для Запада были типичны приоритеты индивидуальной пользы, хроническая социальная нервозность, раздробленность, превращение церкви в структурный придаток государства, господство формального разума, рационализм, культ материи и законничество.

В противовес этому, российское общество описывалось как органично единое: народное самосознание и призвание власти происходили добровольно, вражда между сословиями отсутствовала, а стержнем национального характера провозглашались совестливость, общинность, «соборность». Православная церковь в такой системе монтировалась как независимый авторитет, мышление — как соединяющий мост единства, а бытие — как целостный и духовно наполненный организм. Вместо господства материальных начал здесь утверждались истина, традиция и духовная мощь. Существенным отличием становилось и отношение к судьбе личности: на Западе процесс её формирования рассматривался как отчуждение и изоляция от коллектива, в России же идеал личности заключался в смирении — осознанном отказе от эгоистических притязаний ради святынь предков, общинной жизни и, прежде всего, единства с Православной церковью. Именно такое самосмирение рассматривалось как неотъемлемое условие для восстановления духовной цельности индивида, противопоставляясь не столько универсальному, сколько эгоцентрично-индивидуалистическому началу.

Взаимодействие с властями и издательская активность

Постоянное разочарование существующим социально-политическим строем Российской империи, охватывавшее как царский абсолютизм, так и развивающиеся капиталистические отношения, наряду с искренней приверженностью народу и переживаниями по поводу его участи (это ярко выражено, например, в поэзии Хомякова «России»), становились для славянофилов мощным стимулом к поиску преобразований. С концом царствования Николая I в их представлениях все отчетливее проступали черты либерально-дворянского мировоззрения. Идеализируя прошлое, сторонники учения нередко совпадали по настрою с западноевропейскими консервативными романтиками, хотя и не стремились к буквальному возвращению былых порядков. Они последовательно настаивали не на разрушении традиционных устоев, а на поддержании, укреплении и дальнейшем развитии патриархально-общинных институтов. Вместе с тем, подобное идеализированное восприятие зачастую мало соответствовало исторической и социальной реальности. В отличие от идеологов «официальной народности» и близких к ним Погодина и Шевырёва, славянофилы характеризовались искренней неудовлетворённостью положением дел и последовательным стремлением к глубинным сдвигам в обществе.

Государственная власть эпохи Николая I относилась к представителям этого направления с опаской, требуя абсолютной интеллектуальной покорности и полного следования официальным предписаниям. Надзор со стороны «Третьего отделения» и московских чиновников был для славянофилов постоянной реальностью: их рассматривали как потенциальных смутьянов. Велось множество доносов, что нередко выливалось в аресты, длительное заключение (например, Самарина и И. С. Аксакова отправляли в Петропавловскую крепость), а мыслителям запрещали даже определённые элементы национального внешнего облика — например, ношение бороды и русской национальной одежды, а также любые зарубежные поездки.

Активность в периодической печати и борьба с цензурой

В 1845 г. славянофилы попытались превратить журнал «Москвитянин» (издатель Погодин) в свой печатный орган, однако серьёзные идеологические разногласия позволили выпустить только три выпуска. На волне интенсивного обсуждения манифестов революционно-демократической критики Белинского и впечатляющего успеха альманахов Некрасова («Физиология Петербурга» и «Петербургский сборник»), они предприняли издание «Московского литературного и ученого сборника» на 1846 и на 1847 годы.

Новую попытку наладить систематическую издательскую работу славянофилы предприняли в 1852-м, когда был задуман регулярный выпуск «Московского сборника» (до четырех книг ежегодно). 

• Однако уже первый выпуск вызвал резкое раздражение властей (за лестные отзывы о Гоголе и критику преобразований Петра I);
• следующий — был запрещён по обвинениям в пропаганде фурьеризма через защиту общины. Все ведущие авторы, включая Хомякова и братьев Киреевских и Аксаковых, попали под постоянный полицейский присмотр, и публикация новых трудов стала практически невозможной из-за обязательного согласования с Главным управлением цензуры. Не менее жёсткой была и церковная критика: религиозные сочинения Хомякова были признаны вредоносными и могли быть опубликованы в России только спустя 20 лет после его смерти; часть их вышла лишь за рубежом.
• Стабильный период печатной работы наступил только после смерти Николая I — тогда последовало разрешение на издание журнала «Русская беседа».

Невзирая на постоянное административное давление и идеологические ограничения, славянофилы продолжали последовательно отстаивать уникальную миссию России, утверждая её исключительную историческую роль и подчеркивая превосходство Православной Церкви над западными конфессиями. Особое значение при этом придавалось не этническому, а этико-духовному смыслу идеи «избранничества» русского народа.

Дискуссии с идеологическими противниками и восприятие современников

В 1840-х годах полемика между интеллектуалами Запада (прежде всего Белинским) и славянофильским лагерем достигла максимального накала, что особенно ярко иллюстрировало глубину их мировоззренческих разногласий. Белинский обвинял славянофилов в неумеренном идеализировании прошлого, утопичности проектов, неприятии европейского опыта и острой критике принципов так называемой «натуральной школы». Позднее, ретроспективно, Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы» отмечал, что хотя взгляды славянофилов ему чужды, эти люди заслуживают уважения как носители подлинного просветительского энтузиазма. Чернышевский критиковал односторонние обвинения в обскурантизме и реакционности, по крайней мере применительно к таким личностям как братья Аксаковы, Кошелевы, Киреевские и Хомяков, называя их наиболее образованными и благородными представителями общества.

В последующие десятилетия (1860-е) Герцен неоднократно объединял имена Хомякова, Белинского и Грановского, подчеркивая их принадлежность к московской интеллигенции времени Николая I, однако фиксировал разницу мировоззрений знаменитой метафорой: «У нас была одна любовь, но не одинакая... Мы, как Янус или двуглавый орёл, смотрели в разные стороны, хотя сердце у нас было одно». Этот пассаж емко выражает общность патриотических чувств при различии взглядов на перспективы страны. В том же ключе действовал и Огарёв, который, издавая сборник «Русская потаенная литература XIX столетия» (1861), включил в него стихи Хомякова и К. Аксакова наряду с творчеством классиков русской поэзии — Пушкина, Лермонтова и поэтов-декабристов, тем самым подтверждая их значительный вклад в развитие русской мысли и литературы.

Философские и эстетические основания учения славянофилов

Взгляды представителей славянофильского направления в философии отличались выраженным идеализмом. Вбирая идеи Платона, положения христианских теологов, а также позднего Ф. Шеллинга, такие мыслители, как И. В. Киреевский и А. С. Хомяков, обосновывали бытие как объективную реальность, не зависящую от человеческого сознания. По их мнению, все явления мира предваряет божественная мысль, и лишь опираясь на религиозную веру, становится возможным подлинное познание и научное исследование. Для обоснования собственного миропонимания славянофилы заимствовали принципы, характерные для российской линии идеалистической философии: онтологическую доминанту, приоритет этических начал, формирование личности через общинные связи, акцент на полноте и единстве личности как неотъемлемом условии свободы, а также убеждение в существовании неисследуемой, потаённой тайны жизни.

Эстетическая концепция славянофильства выстраивалась строго под влиянием их историософских и нравственно-религиозных ориентиров. Теория «самодостаточного искусства» ими отклонялась как ошибочная. А. С. Хомяков, к примеру, противопоставлял свободу искусства внутренней несвободе художника: по его убеждению, истинный творец, как сын своей эпохи, неотделим от идеологического контекста времени и неизбежно выражает определённые идеалы, что само по себе ограничивает его свободу. Искренность и естественность творчества, по мнению славянофилов, позволяют художнику достигнуть «настоящей» независимости. С их точки зрения, задача искусства — либо фиксировать важнейшие свойства реальности (особенно мир народной жизни), причём прежде всего такие, что соответствуют их теоретическим построениям (общинность, патриархальная гармония сельской среды, религиозный настрой, «смирение» русского характера), либо критически отображать все отступления от идеала.

Это направление породило в художественном творчестве характерные мотивы дидактики, назидательности и пророчества (особенно в поэтических текстах Хомякова и К. Аксакова). Их эстетика равнялась на абсолютные нормы и идеальные образцы; поэтому современное искусство они оценивали чрезвычайно строго и без компромиссов. Индивидуальное художественное начало при этом фактически растворялось в общем, что логически связано с нормативностью как таковой, ведь стандарт и индивидуальность часто находятся в противоречии. Несмотря на данные амбиции, обновить прежнюю нормативную модель после творчества Пушкина, Лермонтова и Гоголя в полной мере не удалось — подобное отражалось и на практике самих славянофилов в искусстве.

Значение для культуры и вклад в литературу

Кружок славянофилов был настроен критически по отношению к почти всем литераторам «школы Белинского», чьи произведения рассматривались ими как олицетворение западнической и отрицательной тенденции. В результате этот подход существенно ограничивал разнообразие литературного поля: славянофилам были близки проза С. Т. Аксакова, отдельные тексты Гоголя, рассказы из цикла «Записки охотника» И. С. Тургенева, а также стихотворения своих представителей и близких идейно поэтов — А. К. Толстого и Ф. И. Тютчева. При наличии подобных ограничений главным завоеванием течения в сфере национальной культуры можно признать само постановку вопроса о истоках национальной традиции и поиск исторических корней русской мысли. Заслуживают внимания кропотливый сбор П. В. Киреевским народных песен, а также оригинальная лингвистическая концепция К. С. Аксакова, который стремился отразить особенности психологии народа на примере грамматического устройства русского языка.

Закат движения и его историческое воздействие

К концу эпохи правления Николая I фундаментальные идеи славянофильства, а вместе с ними и надежды относительно возвращения к патриархально-общинному укладу, были заметно поколеблены. Аграрная реформа 1861 года нанесла окончательный удар по целостной теории движения, приведя к его распаду. Поздние проявления славянофильства приняли формы политического панславизма (И. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин), религиозного максимализма (Т. Филиппов, К. Леонтьев) или «научного» национализма (Н. Я. Данилевский). В 1860-х годах возникла попытка синтеза идей славянофильства и западничества у так называемых «почвенников» (Ф. М. Достоевский, А. А. Григорьев, Н. Н. Страхов). Влияние Хомякова и Киреевского оставалось значительным для наследующих поколений, но их последователи зачастую выхватывали и преувеличивали отдельные, а не системные элементы учения. В ХХ столетии отголоски их взглядов находили отражение и у мыслителей «евразийства» — Н. А. Бердяева, Н. О. Лосского и других авторов.

Идеологемы старших славянофилов оказали весомое воздействие на деятелей национального пробуждения в государствах Центральной и Восточной Европы, особенно подвергавшихся давлению Австро-Венгрии и Османской империи. На раннем этапе национально-освободительного движения ценилось у славянофилов не сколько цельная система взглядов, сколько идея славянской сплочённости и поддержка борьбы с внешним владычеством. Научный интерес к славянофильству сохранялся на протяжении всего дореволюционного периода и был вновь актуализирован в советские годы, начиная с конца 1930-х: именно тогда появились работы, раскрывавшие внутренние противоречия течения и его прогрессивные стороны. В дальнейшем анализ и обсуждение роли славянофильского мировоззрения не утратили значения — они продолжаются и сегодня в рамках дискуссий о национальной идентичности и духовном наследии России.